Только свет творчества отличает лицо от морды.
А. А. Вознесенский
В июне 2022 года театральному пространству, существовавшему по адресу бывшего железнодорожного депо и известному в России и за рубежом на протяжении последнего десятилетия как “Гоголь-центр”, вернули изначальное название Московского драматического театра имени Н. В. Гоголя. История одного из самых успешных театральных проектов современности, запущенного режиссером Кириллом Серебренниковым в 2012 году и объединившего на несколько лет огромное количество талантливых людей разных поколений, национальностей и дарований, резко завершилась. Руководство в лице Алексея Аграновича как худрука и Алексея Кабешева как директора театра было смещено, спектакли труппы сняли из репертуара, а создатель “Гоголь-центра” объявил о закрытии проекта (по крайней мере в том виде и в том месте, в котором он существовал до этого лета).
Последней премьерой театра стал спектакль Саввы Савельева “Берегите ваши лица”, поставленный по одноименной пьесе Андрея Вознесенского. Единственная до нынешнего года постановка этого произведения была представлена в 1970 году Юрием Любимовым на сцене Театра на Таганке и, успев пройти лишь трижды, была запрещена к показу. По злой иронии судьбы или, напротив, как логическое следствие, в 2022 году “Берегите ваши лица” (при обычных для “Гоголь-центра” полных аншлагах) успели сыграть 6 раз. Теперь в сентябре, когда в театре обычно проходило обсуждение планов на новый сезон, а Кирилл Серебренников и его труппа праздновали свои дни рождения, предлагаем вспомнить, а многим и узнать, какой получилась та последняя постановка “Гоголь-центра”.
“Берегите ваши лица” моментально привлек внимание людей насыщенностью выбранного материала. Пьесу А. А. Вознесенского, считавшуюся долгие годы утерянной, режиссер эффектно дополнил сюжетной линией о В. Ю. Мамышеве-Монро — известном экстравагантном художнике времен «Перестройки» и «лихих 90-х», и пригласил участвовать в постановке группу Shortparis, представившую мощные музыкальные перформансы. Пестрая и неоднородная структура спектакля, в котором каждая сцена выступала как отдельное законченное высказывание, собралась в единое целое задачей передать дух нашего времени, который проник бы в сердце каждого зрителя, будь то поклонник творчества поэтов-«шестидесятников», или фанат современной экспериментальной группы, или забредший в «Гоголь-центр» на новинку театрал.
Прямое обращение к зрителю и попытка вывести его на диалог начинались еще в фойе, где один из команды театра в окружении ожидающей звонка толпы рассказывал о короткой, но блистательной судьбе спектакля Любимова, показывал фотографии Мамышева-Монро в образах различных знаменитостей.
Обращал внимание на творчество советского художника Целкова, прославившегося по всему миру своими картинами с изображением монструозных масок и уродливых человеческих лиц. Погружение зрителя в контекст советской и постсоветской истории было крайне важным для дальнейшего восприятия постановки, которая через подобные аллюзии на образы и тенденции прошлого выстраивала картину мира сегодняшнего.
Сам спектакль «Берегите ваши лица» начинался задолго до третьего звонка. Вошедшие в зал зрители сразу же оказывались на похоронах трех людей, гробы с венками и фотографии которых мрачно возвышались над рампой. За ней постепенно рассаживались по своим местам и актеры. За открывающей постановку смертью героев следовал переход их тел в основное место действие — некое подобие Чистилища, представленного на сцене в виде белоснежной операционной залы, оснащенной тремя большими экранами. На них зрителю показывали фрагменты из жизни умершего главного героя, прототипом которого был Мамышев-Монро, воплотившийся в постановке в трёх ипостасях (отсюда и три тела): «реальной» своей личности и двух художественных образах — Мерлин Монро и Гитлера. Эти в какой-то степени равноизвестные фигуры XX века олицетворяют, как говорил сам художник, две полные противоположности: добро и зло — Эроса и Танатоса современного мира. Образы американской дивы, как квинтэссенции сексуальности и любви, и нацистского диктатора, как средоточия ненависти и смерти, примерял на себя в своем творчестве Мамышев-Монро, превращая их личности в полые маски и одновременно скрывая под ними подлинного себя.
Тема обезличивания индивидуума через массовую культуру и посредством государственных механизмов стала, таким образом, одной из основных в новой постановке, и знакомство с главным героем начинало происходить через монологи его трех почти равноправных друг другу «я». Задачу снять эти искусственные личины и подобраться к подлинной личности художника взял на себя в спектакле герой Профессора, пришедший уже из пьесы А. А. Вознесенского.
Вениамин Смехов, пятьдесят лет назад участвовавший в ее первой постановке, предстал на сцене “Гоголь-центра” как олицетворение давно ушедшей культуры — задушевно очаровательной, но кажущейся теперь слегка чудаковатой. Профессор зачитывал вслух старые дневниковые записи, написанные в стихотворной форме, и ласково увещевал своих сотрудников также говорить голосом поэзии. Звучащие из уст персонажей поэтические или просто рифмованные строки по всей видимости и пробудили тогда все три ипостаси художника, помещенные на операционные столы “Чистилища”.
На смену неспешной и проникнутой лиризмом интонации героя Смехова, приходила экспрессивная и надрывная персонажа Александра Горчилина, исполнявшего роль самого Мамышева-Монро. Обращаясь в своих монологах напрямую в зал, актер, имеющий поразительное внешнее сходство с прототипом, точно воссоздал и повадки, и особенности речи художника, приблизив свое исполнение к технике вербатима. За манерной певучестью, переходящей в нестабильную громогласность, и ироничным отношением ко всему окружающему, чувствовались скрытая нервозность и уязвимость героя, который, почти обнаженный стоя на авансцене, рассказывал в зал истории из жизни человека, выросшего в Советском Союзе 70–80-х и пережившего тогда множество неприятных и пугающих до дрожи событий. Своей интонацией актер наделял персонажа скорее напускным весельем, делая из его кошмаров уморительные анекдоты, но болезненная усмешка и печальные глаза исполнителя не позволяли зрителю в голос рассмеяться ни над узколобостью чиновников, ни над дремучестью военных, ни над нелепостью порождаемых всей системой ситуаций. Включение в действие двух ипостасей героя — Монро в исполнении Ивана Мулина и Гитлера в исполнении Анастасии Лебедевой, присоединившихся к рассказыванию историй из жизни своего творца, еще больше подчеркнуло этот тон болезненной ироничности, свойственный всему спектаклю. Мамышев-Монро предстал в нем художником, который, примерив на себя образы различных людей и смыв тем самым идентичность исторической эпохи, национальности и идеологии, к которым те принадлежали, будто пытался в каждом из них найти частицу своего «я» и стремился выйти за рамки существующих в окружающем его обществе парадигм. Облепив всего себя симулякрами чужих личностей, герой постарался защититься от вредоносных явлений реальности, всячески пытавшихся разрушить уже его собственную идентичность творца.
Неиссякаемым животворящим источником правды в этом разбухшем от искусственных личин и дробящемся на отдельные фрагменты мире стала в постановке “Берегите ваши лица” поэзия А. А. Вознесенского. Зачитываемые героем Смехова стихи поражали глубиной и актуальностью смыслов, а в музыкальной интерпретации Shortparis, написавших музыку на некоторые из них, обрели мощную энергию, которая потоком обрушивалась на зрителей. Оставшись верной своему стилю — как в плотных, подчиняющих все своему ритму звуках ударных, так и в глубокой, надрывно-тягучей манере вокального исполнения Николая Комягина, группа обращалась словами А. А. Вознесенского к сидящим в зале, поднимая исполнением «Зова озера» тему геноцида и государственных репрессий, а в «Плаче по двум нерожденным поэмам» восклицали о преступности подавления человеческой личности и трагичных последствиях подчинения жизни каждого интересам власти. Пришедший к Профессору с обыском спецназ обнаруживал плакаты с надписями «Я стою дешево» и «Не воюй», а слова героя, вновь транслирующего стихи А. А. Вознесенского: «Я не знаю, как остальные, / Но я чувствую жесточайшую / Не по прошлому ностальгию — / ностальгию по-настоящему», заставили содрогнуться от осознания полного понимания сказанного.
Исповедь художника, подобно герою «Божественной комедии», возрождающего по ту сторону бытия эпизоды из своей жизни, полной борьбы с общественными и личностными барьерами, стала дорогой к обретению покоя. Его история о себе, как о бытовании его художественных образов, внезапно прервалась, и исполнитель главной роли Александр Горчилин произнес «Монолог Мерлин Монро», написанный А. А. Вознесенским: поэтические строки оказались объединяющим началом между творцами и творениями разных эпох, а трагичный смысл их — созвучным каждому человеку. В финале образы американской дивы и нацистского диктатора, наконец, отделились от героя, и взошли в Небытие, уже “очищенные” и объединенные друг с другом творческим гением. Границы между добром и злом в пространстве художественного мира стерлись, а артистам оставалось только обратиться в зрительный зал к тем, кто принадлежал миру реальному и творил настоящее. «Вы — время!» — звучало со сцены последнее воззвание, на экранах возникали лица сидящих — теперь оказавшихся под светом софитов, и искусство в который раз пыталось затронуть струны человеческой души, призывая к ответственности перед ликами прошлого, поколением настоящего и собой будущим.
